(публикуется с сокращениями)

ПЕЧАЛЬНЫЕ ПЕСНИ

Каждая хорошая марка должна иметь своё основообразующее ядро. В нашем случае с Боленом это музыка. «Я новый Моцарт», - заявил он однажды по телевидению в приступе скромности. Если мы присмотримся повнимательней к его дискографии, то с раскрытым ртом замрём от удивления перед достижениями этого зомби-Моцарта: Вильдекер Херцбубен, Бернгард Бринк, Рой Блэк и Петер Александер, и это лишь некоторые знаменитые исполнители. Но он писал для них не хиты, а провальные песни, что так обычно для его карьеры. Такие вот печальные песни, как «Hallo Taxi» и «Jeder braucht ‘nen kleinen Flugplatz» и тому подобные «монстры». Выражаясь словами самого Болена, бездарное и бесполезное дерьмо.
Но не будем опережать события. Давайте наберёмся терпения и отправимся к самым истокам, в провинцию, и спросим, действительно ли он был музыкантом, который искал свою стезю. Или были другие причины, которые двигали им в первую очередь и которые сделали его таким, каков он сейчас?

ИСТОКИ ИЛИ КАК МАЛЕНЬКИЙ ДИТЕР СТАЛ КАННИБАЛОМ

«Когда кто-то повержен и лежит на земле, Дитер Болен спешит наподдать ещё раз. Ему нужно унизить других, чтобы возвысить себя», - рассказала мне по телефону экс-возлюбленная Болена. Что заставляет человека так вести себя? Люди, которые его знают, ищут объяснения в его детстве. Говорят что родители не имели возможности заботиться о нём. Им приходилось тяжело работать ради своей шаткой независимости. Для маленького Дитера оставалось не слишком много времени. Родители вкалывали в строительной фирме, переползая от банкротства к банкротству. Лодочка их бизнеса трижды терпела кораблекрушение. И сын следил за бедствиями отнюдь не с безопасного берега, он был на борту, когда кораблик тонул. В основу его воспитания был заложен один-единственный принцип: «Действуй так, чтобы заработать как можно больше денег, всё прочее не имеет значения!» Приняв такую точку зрения, Дитер научился бояться нищеты. Вот когда был воздвигнут его алтарь деньгам, первой жертвой которого пал он сам. Человеческая жертва, подобная той, что приносили ацтеки посреди маленького затхлого провинциального городка. Всё, что мешает достижению цели, должно быть устранено. Однако тот, кто обречён на подобную жизнь, должен, прежде всего, убить самого себя.
Таким образом, быстрый заработок стал основным стимулом в работе юного Дитера Болена. Этот стимул подчинил себе всё остальное. Заработать деньги – и чем скорее, тем лучше. И без оглядки на других. Так развиваются эгоисты с высоким потенциалом агрессии. Проблемы в совместной жизни стали судьбой людей, живущих на вилле Болена. Большинство музыкантов, с которыми он работал, не желают иметь с ним ничего общего. Даже полуодарённый Даниель Кюбльбек отказался от него. Но не будем опережать события. Зигмунд Фрейд в начале своей более чем актуальной работы «Неприятное в культуре» пишет, что «невозможно избавиться от впечатления, что люди вообще меряют не теми масштабами. Они хотят власти, успеха и богатства для себя, восхищаются теми, у кого они есть, и часто не замечают подлинных ценностей жизни».
Любовь и признание Дитер получил лишь тогда, когда смог сообщить (и он сделал это с гордостью) сколько денег он заработал в Гамбурге, на своём первом рабочем месте в музыкальном издательстве Intersong. Его подруги рассказывали мне, что ещё в молодые годы он панически боялся бедности. Каждый день телефонный звонок отца из Ольденбурга: «Дитер, сколько денег ты заработал на своих песнях?»
Это происходило в семидесятые годы, когда он работал в «Intersong/Warner Chappell». Музыке и музыкантам отводилась незначительная роль статистов. В том, что касалось доходов, они были дополнением к основному предприятию. В биографии Болена, написанной болтливой зубной врачихой Катей Кесслер, делается грубый намёк на то, что Болену, как агенту издательства, было совершенно нечего делать, и всё-таки он умудрялся зарабатывать деньги. «Хоть у меня и был телефон, но я не знал, кому бы позвонить». Так прошла неделя, потом месяц, потом другой. В пятницу пополудни сидел Дитер Болен, глубоко отчаявшийся, за своим столом и гадал, какую пользу он мог бы принести своей фирме. Ибо он боялся, что и другие задаются тем же вопросом. «Больше всего меня раздражало то, что вокруг, насколько хватало глаз, сидели сплошь аутсайдеры и тупицы, которые ничегошеньки не соображали».
То, что столь весело и непринуждённо описывает автор, на самом деле боязнь краха, страх, что аутсайдеры и тупицы, в конце концов, оставят его в дураках.
«Страх», как называет это чувство сам Болен, стал постоянным спутником его детства. Рассказы отца о нищей юности, ужас родителей перед жизнью и существованием, всё это перешло на него. И позднее, в своей биографии, он описывал своими убогими словами, что у него «кровь стыла в жилах от ужаса».
Наступило Рождество, и отец сидит, как и всегда в это время, подбивая свой неутешительный годовой баланс. Нервное напряжение достигло апогея, и вот она, эта фраза, от которой действительно кровь стынет в жилах: «… и когда он (отец) понимал, что и этот год не принёс денег, он снова выходил к нам и говорил, что застрелится. (Причём у него, скорее всего, не было денег на пистолет, разве что только на железнодорожный билет до ближайшего моста)». В этих словах – один только лёд. Вполне возможное самоубийство отца, как объект шуток – вершина нашей развлекательной культуры. Какими же были взаимоотношения в семье Болена, если возможная смерть собственного отца вызывает только язвительную ухмылку. В словах Болена отчётливо просматривается крокодилья морда.
Жалкие перлы нашего шоу-бизнесмена, записанные журналисткой «Бильд», которая, вероятно, ещё в бытность зубным врачом намертво запломбировала словесную этику во рту своих пациентов. Она жуёт слова целыми группами и поодиночке. Поздно созревший Дитер Болен рассказывает своим языком сопляка-тинэйджера, а фрау Кесслер записывает эти истории фригидным золотым пером. Типичные сплетники. 
Однажды, на первые же заработанные деньги, он купил себе гитару. Отец не желал терпеть никакие занятия сына, кроме школьных. Желание играть на гитаре было хорошо обосновано. У Дитера был школьный приятель, которого обожали все девчонки в школе, потому что он играл на гитаре. Итак, ему тоже понадобился этот инструмент. Уроки игры на гитаре закончились довольно быстро. По словам самого Дитера, его первый урок стал последним:«Я ни черта не понял».
Он пытался играть на синтезаторе, который отец подарил ему на Рождество. Первое выступление с группой становится катастрофой. Начали за здравие, а кончили за упокой: уже через пять минут концерт был окончен. По мнению Болена, виной тому была отнюдь не его музыкальная бездарность. Нет! Ребята боролись с боязнью сцены при помощи пива, да так усердно, что не могли стоять не держась за свои инструменты. Впоследствии он решил эту проблему иначе. Ему понадобилась симуляция, фонограмма. 
И на свет родилась идея: «Я хочу стать композитором!». И он почувствовал себя на голову выше своего школьного учителя музыки. Он считал его «само-наи-ничтожнейшим». А почему? Он не умел играть на гитаре и фортепиано. Если верить Дитеру, его учитель вообще ничего не умел. Тот факт, что учитель гимназии не играл ни на одном музыкальном инструменте, нимало удивляет читателя. Но, может быть, Дитер просто-напросто прогуливал уроки музыки. Ибо его школьный дневник – воплощение его девиза «Да в гробу я всё это видал».
Ну, ладно, давайте поверим ему на этот раз. Ибо своего немузыкального учителя музыки он избрал примером для подражания. Ведь и сам он по сей день не умеет правильно обращаться ни с одним музыкальным инструментом. Но скажи нам, новый Моцарт, к чему тогда вся эта музыкальная возня? Прирождённому таланту не нужны все эти кустарные ноу-хау. И разве твои хиты не звучат так, словно их сочинил в своём сердце и душе сам Господь Бог незадолго до сотворения мира? Небесная музыка в каждой песне. Во всяком случае, именно такой она кажется его отцу. А он уже видел своего сына опустившимся до ночлежки для бродяг: «Однажды я с друзьями пойду на вокзал и увижу тебя, просящим милостыню со шляпой в руке». Эта судьба его миновала. Потому что со своим пением он и здесь не стал бы сенсацией. Всё должно было произойти иначе. 
Однако здесь нам придётся произнести несколько критических фраз в адрес издательства Random House. В биографии нет фото юного Дитера – могли бы и подделать, как обычно, - изображения юного музыканта за инструментом. Возможно, это сделано для того, чтобы мы впоследствии не узнали, как он выглядел тогда, когда мир ещё не узнал его и не полюбил? Ещё не знал, что здесь начинает свои странствия новый Феликс Крулль, хотя его лживость и не была столь очевидной. А юный аферист инстинктивно осознавал: раз уж я не умею играть на музыкальных инструментах и петь, я должен всё это одолжить. Так маленький Дитер очень скоро вырос в певца сэконд-хэнд. Одолжить голос, взять напрокат музыканта, украсть звучание, а об остальном я, Дитер, позабочусь сам. 
Собственно говоря, рассказывать о его музыкальном развитии почти нечего. Он, как и миллионы других, слушал музыку Beatles и Rolling Stones. И только из-за этого признавать его музыкальным дарованием – нет, это было бы слишком смело. Но, наконец, он сам рассказывает о том, как мучил свою гитару и репетировал с друзьями в душном подвале. Однажды старому Моцарту – читай Болену-отцу – надоели ранние новаторские штуки его сына и он быстро и уверенно растоптал его гитару.
Его образцом для подражания, по его собственному сообщению, стал Пол Маккартни. Он мечтал когда-нибудь пожать ему руку. Разумеется, Пол будет рад и, пожимая руку, вежливо поблагодарит за оказанную честь. А ещё Дитер рассказывает нам маленькую историю о своём ударнике, с которым он слушал музыку в своей комнате. Отец вернулся домой поздно ночью и пожаловался на излишне высокую громкость в своём доме. Ударник воспринял название своей профессии чересчур буквально и без лишних церемоний врезал Болену-отцу. С этих пор, по словам Болена, он перестал бояться своего старика. Очевидно, ему понравилось решать конфликты насильственным путём. Как и то, что жертвой пал его собственный отец. Позднее многим, и, прежде всего, его женщинам, довелось испытать страсть Болена к насилию. Кажется он не сомневался применяя насилие – так, на всякий пожарный случай. Его экс-подруга Наддель рассказывает, что он вырывал у неё такие клочья волос, что кожа на голове начинала кровоточить.
Правда, его агрессию сдерживал страх того, что однажды он сам может стать жертвой. И он был ей. Его били как отец, так и одноклассники. По сей день его охватывает страх, а тело бросает в дрожь, когда он остаётся дома один. Эта перманентная боязнь одиночества стала его спутником на всю оставшуюся жизнь. Он не только боится внешних врагов, ему трудно оставаться наедине с самим собой. 
Кое-как ему удалось сдать выпускные экзамены. И кому он этим обязан? Своим учителям-социалистам. Он сам рассказывает о том, как умасливал их. Если верить Болену, они отчаянно протестовали против отвратительного капитализма, и всех их безжалостно эксплуатировали. У его учителей, якобы, в голове была только диктатура пролетариата. Так из бедного маленького Дитера вырос большой представитель марксизма-ленинизма. И даже на крыше дома своего отца, который, тем временем, стал обладателем более чем скромного состояния, он водрузил красный флаг. Дитер Болен, сын главы строительной фирмы, насчитывающей 200 рабочих, кричал вслед каждому «Мерседесу»: «Дерьмо! Повозка для бюрократов!», и по своей же собственной оценке, был приверженцем псевдореволюционеров, которые с большим удовольствием разрушили бы «мираж капитализма».

Считать ли эту историю неудачными PR-ходом, рассчитанным на огромную толпу его фанатов, или он уже тогда репетировал масштабные скандальные выступления, которыми легко можно замаскировать или даже компенсировать внутреннюю пустоту? И наш философствующий книголюб подчёркивает, будто все свои тогдашние мысли он почерпнул у Маркса. Напрашивается вопрос: и где же он научился читать? Ведь «Капитал» Маркса он проглотил, словно комикс. Это в тринадцать-то лет! Удивительно, как это из нашего малыша с севера вырос не именитый профессор философии, а всего лишь лживый продюсер.
«Капитал» Карла Маркса не входит и в программу по литературе для ольденбургских школьников. Книга, которая для многих академиков представляется тайной за семью печатями, для нашего маленького Моцарта – просто семечки. Как может взрослый человек, создавая свою биографию, рассказывать подобный бред, просто в голове не укладывается! Однако человеку, который пишет для своих фанатов и людей с не очень высоким культурным уровнем, не нужно обращать внимание на такие промашки. В конце концов, типичный читатель «Бильд» не знает, о чём говорит Болен. А социализм – и без того «дерьмо».
С тех пор, продолжает Дитер, в школе у него всё было просто отлично. И даже по немецкому «четыре». Видимо поэтому он и подался в писатели. Да, чего не выучил в Ольденбурге – нигде больше не выучишь. Во всяком случае, ему авансом вручили аттестат зрелости и он отправился в Геттинген изучать то, что любой другой молодой страстный и талантливый композитор считает пределом своих мечтаний: производственную экономику. Об этом этапе нам практически ничего неизвестно. Кажется, он подошёл к учебе очень серьёзно. Потому что из него получился настоящий дипломированный коммерсант, который, по воспоминаниям Джека Уайта(прим.: известный продюсер, работающий в Германии), с трудом может отличить нетто от брутто.
Но серьёзнее всего в это время он (Болен), если верить его автобиографии, подошёл к сочинению музыки. Он как одержимый писал одну демо-кассету за другой. Для чего отбивал телефонным справочником такт по кухонному столу. Мы знаем, что Джон Леннон при записи «Give Peace a Chance» делал нечто подобное. Эта песня стала всемирным хитом и песнью свободы для целого поколения. Хотел ли юный Болен взять с него пример, или эта история – очередной блеф, PR-удочка, на которую нас пытаются поймать? Кто знает. Факт остаётся фактом: все свои демо-кассеты он отправлял в музыкальные агентства. Ответ приходил до востребования и Дитер крайне метко интерпретировал ответы, сформулированные в очень деликатной форме: 

«Нам не нужен твой хлам». 

Но намного большее значение имеют человеческие качества и манеры, которые легко распознать уже в раннем возрасте. Женщины обязаны помогать ему преодолевать жизненные страхи. Но от таких отношений никакого проку: нет такой женщины, которая долго бы выдержала с ним, а может, ему самому становится страшно при мысли, что придётся взять на себя ответственность за другого человека. Фиаско, фиаско, фиаско. Бегство от себя и от других. Если во взаимоотношениях с женщиной появляется близость, он бежит от неё прочь. Женский образ, укоренившийся в его сознании, двуличен. С одной стороны, он ищет сильных женщин, которые помогли бы ему выжить с самим собой, а с другой, он хочет чувствовать себя мачо, способным уничтожить всех и вся.
Нас изумляет тот факт, что человек, за плечами которого половина жизни, ведёт себя словно подросток, «коммуницирует», как называет это Болен в своей биографии. Он воспринял всерьёз девиз Ницше, не поняв его подлинного смысла: «Стань тем, кто ты есть!» В его автобиографии особенно поражает тот факт, что этот человек действительно абсолютно не желает развиваться, предпочитая оставаться отроком. Болен просто не желает стать взрослым.
То, что выглядит, как высшая концепция рынка и кажется секретом коммуникативности «Суперзвёзд» - это сам Болен. Человек-оболочка, без личностной сущности. Только маска и грим, всё индивидуальное стёрто, вся его жизнь – маскарад. Он с молодости делает так, чтобы нравиться людям. Он хочет быть любимым, не давая ничего взамен. Он хочет выказывать силу, но где её возьмешь? Он хочет успеха на сцене, ему нравятся актёры, которые могут, как ему кажется, надевать на себя чужие маски. Он недоволен собой, потому что инстинктивно он понимает, что до счастья ему далеко. Он становится истериком и паникёром. Позднее коллеги будут услужливо помогать ему в этом. Ибо его биография и его жизнь как торговая марка сделают его героем своего времени.
Его нападки на своих коллег и доносы на своих подруг, выставление напоказ интимных сторон жизни есть ничто иное, как крики о помощи загубленной жизни, которая не способна более на дружбу. Он не желает развиваться дальше. Это и в самом деле человек без личностных качеств. В глубине души он ощущает свои возможности, но постичь их он не сможет никогда. Мы всё ближе подходим к убеждению: Дитер не знает подлинного Дитера.